вокруг тебя пляшут цветки чёрной пыли, касаясь руки, распускаются вмиг, прибои теней твои плечи укрыли, сквозь время струится безмолвный родник
Ты хочешь уснуть, но не видятся сны.
Ты хочешь дышать, но весь воздух отравлен.
Ос Альта – сплетение смерти и разрухи. Это Алина ощущает столь же четко и ясно, как когда-то, давным-давно, в другой жизни, видела яркую, броскую роскошь столицы. Маленькая девочка внутри Заклинательницы Солнца плачет и просит убежать прочь, в холодную и снежную зиму, пощупать руками белый снег и попробовать на вкус его чистоту.
Ей бы отрастить крылья и улететь.
Ей бы снова вернуться в Керамзин.
Ей бы…
В детстве казалось очевидным, что все возможные неприятности – рана на ноге, появившаяся из-за неосторожного падения(почему именно она упала, почему так больно), украденная кем-то из других детей конфета, которую она так долго хранила под подушкой(единственная сладость за много месяцев), - имеют огромное значение и причиняют невероятные муки. Став чуть старше, она злилась на плохо получившуюся карту, когда стоило руке чуть дрогнуть, линия расплывалась, и приходилось чертить все с самого начала. Крохотную черточку за черточкой.  Потом, по прибытии в Малый дворец, она ругала свое слабое тело и способности, которые, казалось, просто насмехаются над своей обладательницей.
Теперь она может все. Но не в силах остановить битву, с каждой минутой превращающейся из кошмарного сна в  нечто запредельно жуткое и темное.
Ты тянешься к свету - он гаснет в руках. И спутником в этой долине туманной теперь для тебя стал мучительный страх
Тьма повсюду. Ей начинает казаться, что сила ее сияния меркнет. От этого Алина старается еще отчаяннее, ведь с тьмой приходит Он, тот, чье имя горчит на языке, когда она его произносит, и тот, кто не дает ей спать, заставляя бояться прихода ночи.
Алина старается, как может, лишь бы сейчас Дарклинг не появился перед ней, не затуманил голову, не заставил чувствовать себя беспомощной.
Свет, исходящей от нее, - как маяк, как оружие, как последняя надежда, как символ всего того, что тьма в этом мире еще не поглотила,  - служит успокоением для всех, кто  сражается рядом. Может быть, им она помогает сильнее, чем самой себе.
Что-то, похожее на снег, кружит в воздухе, но это не снег. Совсем не снег. Алина протирает глаза и морщиться от пыли. Отвлекаться нельзя ни в коем случае.
Здесь непереносимо душно. Заклинательнице Солнца ли боятся духоты? Но за порцию свежего воздуха Алина готова отдать все: свою силу, свои воспоминания, свою судьбу, что смеется ей в лицо, обнажив кривые зубы.
Раз – рядом падает тело.
Два – тело бьется в предсмертной агонии.
Три – жизнь покидает тело навсегда.
Алина вздрагивает на одно короткое мгновение, за которое молит всех существующих и несуществующих богов о двух вещах: пусть эта пытка закончится скорее и, если создатели миров все же услышат одну мольбу, может, постараются   исполнить другую: все те, кого она знает и любит, должны остаться на этой земле живыми.
Смесь страха и боли, своей и чужой, терпеть почти невыносимо. Почти. Но она – лидер. И это – ее долг.

агония. именно так он мог бы описать то, что с ним творилось тогда — он чувствовал, как все тело сковывала боль, которой не было конца и края. он чувствовал, как ему хотелось сбежать оттуда — почти позорно, если считать то, что он теперь предвестник. он тот, кто должен нести глас архонта, кто должен был делать ровно то, что ему приказали — быть собачкой, руководить деньгами, сверять сметы и никогда не рыпаться.

но жизнь жестока, а снежная не терпит слез — панталоне запоминает это сразу же, как оказывается в ней. запоминает морозы, которые щеки кусают и не видит больше того теплого, почти что обжигающего солнца ли юэ, которое целовало его, когда он подставлял лицо. в снежной свои законы — кровавые, жестокие, и в них панталоне растворяется. так же, как и в безумии дотторе, с которым у него всего лишь секс и ничего более, но. он думает о том, а сколько можно было бы себе врать? то, что было между ними только дурак не увидит. не заметит связи эмоциональной, не заметит то, как у обоих клинит крышу, если тянутся к тому, что принадлежит им.

вот только панталоне давно запомнил — с детства уяснил — в этом мире ничего тебе не принадлежит. и знает это он настолько хорошо, что иногда становится больно.

ему снятся кошмары — он не уверен, что это не по настоящему. он ни в чем не уверен — здесь, в этом месте, совершенно меняется линия времени и когда он закрывает глаза, лишь мгновение не испытывая боль, он слышит чужой голос. он что-то кричит на таких знакомых нотках, что панталоне не хочется терять эту связь. но он ее теряет — его сознание уползает туда, где он был маленьким, где он шнырял по ли юэ, городу богачей, и пытался выжить. здесь он тоже это пытается сделать, но даже когда он спрашивал у этих людей — почему именно я? — ему даже не отвечали. они не могли.

а потом панталоне ощутил, как его сознание начало раскалываться. боль начала притупляться, агония начала казаться лишь щекоткой, а сам он едва слышно смеялся. смеялся, потому что он не чувствовал больше ничего, но лишь то мгновение, пока кто-то внутри не переключал механизмы. и снова боль — затапливающая, утягивающая с собой на самое дно.

панталоне чувствует дотторе совершенно на другом уровне — никому не понятному, но все же. и он открывает глаза — заплаканные, ничего не видящие, — и смотрит на того, кто теперь будет его мучителем.

— это все... твоих рук... дело?, — и он знает: вряд ли. но голос его хриплый, срывающийся на кашель с кровью, которую он сплевывает — не хочет в это верить. он смотрит в потолок, пока его не переворачивают обратно и тело его обвисает под гравитацией — он буквально чувствует, как суставы выходят с собственной орбиты и ему, если честно, снова больно. но к этому — привыкаешь. гораздо быстрее, нежели к тому, что твое тело внутри кажется сломанным; к ощущению, что органы поменялись местами; к ощущению практически загробного холода.

и тело, исколотое, подвергшееся пыткам соединения с порчей — ничего уже не может. и он кажется себе сломанным, роняет голову на грудь и лишь едва заметно дышит — грудь поднимается и опускается, губы обескровленные едва заметно шевелятся и панталоне впервые шепчет:

— пожалуйста, не нужно больше. лучше просто убей.

и это слабость, которую позволяет себе он, но не то расколотое внутри, что шепчет ему ты не сдашься. но панталоне уже проиграл.

тут пост

Флинну совершенно точно требовалось время и отдых. И не какие-то там несколько часов на сон, а больше. Намного больше. Трудно сказать, сколько конкретно, потому что мозгу и сознанию предстояла слишком большая работа, чтобы предсказать, когда и как она закончится. Закрывая двери Пристройки после проводов отправившихся по домам спутников его последнего приключения, Карсен уже уже был хмур и задумчив. Все произошедшее было для него жутко непривычно. Командная работа, взаимодействие с людьми, Хранитель... Он привык быть один. Не привязываться, чтобы не потерять. Или не горевать при утрате. Ничего не хотеть и ни к чему иному не стремиться. У него есть Библиотека. Вот эта жизнь, наполненная адреналином и огромным за десять лет собравшимся списком подвигов. А тут он вернулся с поражением — хочешь не хочешь, а задумаешься о том, не пора ли и правда на покой. Но как раз сейчас на покой уже и нельзя, потому что после произошедшего в мире начнет твориться хаос. Проснутся драконы, откроются запечатанные кротовые норы, вернутся изгнанные привидения... и это только те последствия, что приходят на ум сразу же. Работы будет непочатый край. Даже, наверное, хорошо, что теперь у него есть Ив — в две головы, четыре руки и четыре ноги справиться будет легче...

— А? Прости, я задумался, — Выныривает мужчина из своих мыслей, когда Берд окликнула его. — Конечно, я уже усвоил урок, что а) от тебя не отделаться и б) ты действительно полезна. Библиотека всегда знает, что делает.

Хотелось бы ему в это верить. И разгадать эту загадку. Он бы кинулся это делать прямо сейчас, с порога и незамедлительно, но что-то останавливало его. Скользя взглядом по стенам единственной комнаты, что теперь осталась в его распоряжении, он подумал о том, что этой паузой действительно надо воспользоваться. Для переосмысления. Десять лет он отдал месту, которое в один момент просто взяло и исчезло, свернувшись в трубочку и упорхнув в никуда. Бросило его один на один с проблемой, оставив в качестве помощи чужих и достаточно вредных людей. Нет, он не обиделся, просто... Это ведь могло быть его последнее приключение. И вопреки множеству Библиотекарей до него, он не мечтает погибнуть в бою и путешествии во время разгадывания очередной тайны. Он хочет провести свои последние часы среди полок с книгами и артефактами, что смог защитить от недобросовестных рук. Теперь, побывав на пороге смерти, он понимает это еще более четко. Но ностальгировать и умирать теперь времени нет. Сначала это место нужно вернуть.

— Если бы я еще представлял себе, куда отправляться... —  Обычно Флинн неохотно признает свою беспомощность и озадаченность, но мысли его были сейчас настолько глубоко внутри, что перед Ив он предстал совершенно беззащитным, открытым и правдивым. Вот только эта загадка уже не радует. Это незнание не бесит, оно пугает. И страшно от осознания этого так, что он не чувствует стыда за этот приступ слабости. — Думаю, логичнее сначала будет изучить это место, раз уж теперь мы базируемся здесь. Отдохнуть, выспаться и уже потом устроить мозговой штурм. Дженкинс... — Он обернулся к рабочему столу нового знакомого, но не обнаружил того и совершенно не замечая этого раньше. — Кстати, а где Дженкинс?

Отъезд из Колорадо встретил весенний дождь и отвратительное настроение, которое Дин прятал под Rock and Roll Remaster и свое завывание в тон, поскольку прервать его было некому. Сидение справа демонстрировало болезненную пустоту, сзади тоже не намечалось внезапного шелеста крыльев, и даже дюжина бутылок Будвайзера, погруженных в походный холодильник в багажнике не могли сменить его состояние на более созидательное. Происходящее могло показаться дурным сном или фантазией, но за свои тридцать лет Винчестер успел убедить себя в иллюзорности данной материи и необходимости цепляться за реальность, буквально вгрызаясь в нее зубами и вспарывая охотничьим ножом. Остальное осталось прерогативой брата и в эту епархию он предпочитал не лезть не смотря на то, что год назад получил прямое подтверждение порицаемой им слабости и следовало бы ощущать неловкость, но она тоже отсутствовала. Где, спрашивается, был тот самый всевышний, когда все потоки дерьма слились им на голову, сконцентрировавшись настолько целенаправленно, что иногда Дину действительно очень хотелось найти родоначальника всего, набрать полный ушат и вернуть ему это самое благоденствие в зад? Пусть обтекает, чего уж. В ушах продолжали стоять крики раненых, которых они оставили в Ривер Пас на попечении Эллен, и злорадная морда Войны, который умело спрятался под внешностью воинствующего интеллигента. И все остальное про конец света, что он предпочитал не подпускать ближе к тему не смотря на явные признаки сопутствующего заражения. Апокалипсис начался и строить из незаинтересованную рожу было настолько глупо, что Дин погромче врубил групповой баритон, словно пытаясь выбить из головы все то лишнее, что там осело за последние несколько недель.
На одной из остановок возле старого кемпинга Бобби сбросил ему новые координаты по северу, и это было как нельзя кстати. Занять голову и руки, заставить себя снова вернуться в дело в одиночку было отчасти привычным, отчасти нервировало, но мозг ко всему привыкал по мнению того же старого друга. Ждать очередного звонка или сидеть с кислой миной Дин не привык, поэтому при въезде в штат потратил двое суток на выслеживание очередного обнаглевшего кровососа, который решил сделать здешний поселок своими личными охотничьими угодьями и распоясался настолько, что люди откровенно бежали из этих мест в страхе перед серийным маньяком. Невероятно непредусмотрительное поведение, и как следовало ожидать, вампир оказался недавно обращенной тварью, решившей под шумок захапать себе территорию и совершенно не озаботившийся об осторожности. Возможно просто не знал об охотниках, посему процедура обезвреживания прошла настолько легко и быстро, что Дин немного разочаровался. Он ждал эпичного сражения, а после жестоких схваток, спровоцированных Всадником, вполне мог надеяться на очередной массовый психоз, но все оказалось простым и банальным донельзя. В итоге контакт с властями прошел на ура, трупы зарыли, а Дин порулил дальше на север, пробираясь в центр штата. Его настроение продолжало снижать градус, а молчащий мобильный лишь подстегивал желание вжать газ в пол и схватить руль до побелевших пальцев. Он никогда не был поборником фрик-контроля в отличии от отца или Сэма, но сейчас ситуация настолько плавно ускользала через сжатые ладони, чтобы казалась молекулами воздуха, который невозможно удержать в принципе. В происходящем накатывающем безумии странные сведения из города неподалеку казались прохладным бризом в жаркий летний день, поэтому Дин свернул, подъезжая к потертым линиям парковочных мест у мотеля - ему следовало немного отдохнуть и привести в порядок голову. Старое одноэтажное здание оставшееся тут наверняка со времен первых колонистов встретило блаженной прохладой и питьевым фонтанчиком: забытый анахронизм с детских времен, к которому Винчестер с удовольствием приложился и умыл лицо. Дело осталось за одеждой, упырь успел измазать любимую куртку, а нахождение пусть и в теплое время года, но на севере страны требовало наличие теплой одежды. Особенно сейчас, когда чересчур умный брат улепетал подальше, и Дину оставалось обходиться имеющейся таящей наличкой и подумывать о том, как вернуться к корням и обобрать кого в ближайшем супермаркете. Его родимый холодильник опустел после вампира, а пить все же хотелось и отнюдь не паршивый дешевый лимонад из автомата. Пришлось умостить свое тело в номер и взять тамошнее мыло, которое явно не предназначалось для сокрытия следов преступления. Дина это не остановило и он осатанело тер проклятую ткань в бесполезной попытке ее очистить и забыв обо всем на свете, пока за спиной не раздался знакомый шорох и зеркало напротив не отразило ангельское повествование во плоти.
Да твою же! - от неожиданности Винчестер выпустил куртку и стукнул по крану, заставляя течь кипяток. Тот мгновенно сварил остатки белка. Безнадежный вид верхней одежды заставил Дина глубже втянуть воздух и собрать волю в кулак, чтобы не начать ругаться и вести себя как придурок по мнению некоторых. Кас. Личное пространство. Л-и-ч-н-о-е  п-р-о-с-т-р-а-н-с-т-в-о. Мне показалось, мы это несколько раз проходили, или ты снова выправил мою память для того, чтобы совершать этот трюк без напряга для окружающих? - ругаться на ангела или с ним было как-то... не очень правильно и объективно. Тот не до конца понимал особенности жизнедеятельности смертных и временами вел себя забавно или жутко. Или как сейчас, нарушая зону комфорта и приближаясь на чересчур близкое расстояние. Не то, чтобы Дина серьезно волновали такие фокусы: их жизнь вообще не предполагала наличия свободной зоны или чего-то такого, что можно прятать от окружающих. Поэтому данная тирада была сказана скорее для острастки и просто от эмоциональной нестабильности, терзавшей его последние несколько суток. Вытирая руки и лицо, Дин отошел от умывальника и тяжело выдохнул. Кастиэль появился тут не случайно, и можно было не ломать голову о дальнейших планах, а просто спросить его напрямую, дабы не тянуть резину. Что, завершил свой квест с поиском бога, или тебе требуется высококлассная охотничья помощь? - не самое время для бахвальства, и все же немного разрядки не помешает. И предупреждая дальнейшие расспросы - да, я один. Сэма нет. У нас с ним семейные разногласия, поэтому он прогуливает занятие по практике и получит неуд в зачетку, - со злостью швырнув мокрое полотенце на кровать, Дин обернулся к ангелу.
Кас выглядел... растерянно? Недоуменно? Необычно? Во имя чего так угодно, но то же был Кас, поэтому строить подходящие теории Дин счел неуместным. К тому же присутствие ангела создавало ощущение робкой надежды, что поднимала голову из тщательно скрываемой боли, словно само присутствие воли небесной влияло на состояние Винчестера. На какие-то легкие мгновения Дину показалось, что в комнате стало светлее, а на душе легче. Забытое ощущение, но он схватился за него, словно утопающий за соломинку и крепко сжал, не желая отпускать. Я что-то не слишком приветлив. Могу предложить э... вкусной воды из-под крана? Прости, сегодня я на мели, пива нет. Настроения тоже. И вряд ли ты сможешь помочь мне отжимать кошельки на ближайшей заправке.